Алып-Манаш

Вместе с небом и землей  был  сотворен  Байбарак-богатырь,  ездящий  на пятнистом, как барс, коне. Луна и звезды засияли, когда родилась Ермен-Чечен. Она  быстрей  травы, как камыш, росла. Словно мальчик, диких коней объезжала Ермен-Чечен.

Рядом с ней один раз богатырь Байбарак встал; пал на правое  колено  и, крепко ухватив ее руку, сказал сквозь стиснутые зубы:

- Отныне мы вовек неразлучны.

- Всегда вместе будем,- ответила  Ермен-Чечен.  Крепко,  злобно  ударил своего серого, как железо,коня старик отец, но молодых догнать не мог.

Через год пришел богатырь Байбарак на старое стойбище. Сбросил  с  плеч мертвого барса.
- Если  хочешь,  старик,  убей  меня,  как  я  барса  убил.  Твою  дочь

Ермен-Чечен я украл.

Разгневался отец.

- За это целый год пусть проспит  твой  сын  Алып-Манаш,  когда  станет

мужчиной!

Возмужал Алып-Манаш. Он никогда своего деда  не  видал,  угроз  его  не

слыхал. Байбарак-отец и Ермен-Чечен-мать нашли сыну добрую жену. Взяли они в

дом девицу. Чистую Жемчужину - Кумужек-Ару.

Алып-Манаш узнал, что за большой рекой живет злой хан, у него есть дочь

Ерке-Карачкы. Многие богатыри к ней сватались, домой ни  один  не  вернулся:

всех злой хан умертвил.

Алып-Манаш поехал к большой реке, чтобы с ханом  сразиться,  за  смерть

богатырей отомстить. Ночами богатырь не спал, днем не  дневал.  Сколько  рек

перебродил - сосчитать нельзя. Какие горы перевалил -  невозможно  упомнить.

Белый конь вытянулся, как сыромятный ремень. Кружась, мелькали месяцы. Годы,

как змеи, ползли. Подъехал Алып-Манаш к

бурной реке, вверх и вниз прошел он по берегу.  Тихого  брода  нет.  На

берегу лежит вверх дном берестяная лодка шириной  в  две  сажени,  длиной  в

девяносто сажен. Алып-Манаш спешился, перевернул  лодку  и  увидел  под  ней

белого, как лебедь, старика.

- Е-ей, балам ', Алып-Манаш!  Красивые  глаза,  умную  голову  ты  дома

оставил. Чего тебе там не хватало? Что поехал искать?

Алып-Манаш не стал спорить. Он пожал  своей  твердой  рукой  сморщенную

руку старика, поцеловал его.

- Дедушка, переправьте меня!

Старик в ответ слов  не  нашел.  Молча  столкнул  лодку,  сел  на  нос.

Алып-Манаш, не выпуская  повода,  прыгнул  на  корму.  Фыркает  конь,  удила

грызет, не хочет плыть. Но крепко держит повод Алып-Манаш.  Так  выехали  на

середину реки.

- О чем плачете?- спросил старика Алып-Манаш.

- Мне тебя, балам, жаль. Сколько богатырей я на тот  берег  переправил!

Обратно ни один не пришел.

Алып-Манаш вынул из белой, как луна, сумки девятигранную стрелу:

- Жив я или мертв, по зтой стреле узнаете.  Бело-серый  конь  на  берег

вышел, встряхнулся.

Алып-Манаш заседлал коня, прыгнул в седло и закричал, как сто богатырей

кричат. Конь топнул, как сто  громов  гремят.  Слеза,  повисшая  на  реснице

старика, не успела упасть - Алып-Манаша уже не видно.

Конь переступал по долине, и черные озера  заполняли  след  его  копыт.

Низкие горки мягко отбрасывал конь. Высоким горам на грудь  наступая,  легко

бежал. Едва Алып-Манаш восход солнца увидит, конь уже к закату  домчит  его.

Вот уже виден дым со стойбища Ак-каана. На четыре копыта разом встал конь. С

места не идет, будто ноги пустили в землю цепкие корни.

- Ей-ей!- крикнул Алып-Манаш.

- Алып-Манаш, поверни повод,- сказал конь.-  Много  к  стойбищу  следов

идет, обратного следа не вижу.

- Ты снаружи - подстилка,  внутри  -  потроха,-  отвечает  Алып-Манаш.-

Умереть ли мне суждено, жив ли останусь - тебя не спрошу.

В гневе Алып-Манаш был всегда свиреп. Он нагайкой  коня  хлестнул.  Как

вихрь взвился бело-серый конь. Он в гору, под гору,  как  птица,  летел,  по

долине, как вода, бежал. От слез бело-серый конь дорогу не видел. Алып-Манаш

сам не помнит, как остановился, отстегнул подпруги, положил под голову седло

и уснул. Бело-серый конь обернулся белой звездой и поднялся на небо.

Пастухи Ак-каана погнали табун коней на высокую гору.  С  высокой  горы

они увидели в долине две большие сопки. Посреди сопок круглый холм лежит. От

холма вихрь-буря идет. Вихрь-ветерок рвет столетние деревья, гонит воду  рек

в обратную сторону. Пастухи чуть живы прискакали к своему хану.

- Посреди сопок,- говорят,- круглый холм встал.  От  холма,-  говорят,-

вихрь-буря идет.

- Лжете вы, лентяи, бездельники!- заорал Ак-каан.

Поднял меч, одним взмахом  три  головы  отсек.  Даже  людоед  Дельбеген

сжалился над четвертым пастухом.

- Позвольте,- говорит,- великий хан, я сам посмотрю, что случилось?

Ак-каан поднятый меч не смог удержать. Меч на шею четвертому пал.

Темно-желтый Дельбеген заседлал своего синего быка.

Еще издали, почуяв недоброе,  бык  заупрямился.  Грудь  у  синего  быка

покрылась мохнатой пеной. Что дальше было, не помнит темно-желтый Дельбеген.

Вместе со столетними дубами и вечными скалами страшный вихрь затянул людоеда

в темную пещеру. У семи-голового Дельбегена все  четырнадцать  глаз  на  лоб

вылезли.

Синий бык, высунув язык, стремглав вылетел из пещеры. За быком полетели

деревья, камни и скалы. На ледяную высоту, на вершину  всех  вершин  взбежал

бык - только тут посмел обернуться Дельбеген-лю-доед.

Он увидел: в большой  долине  спокойно  спит  Алып-Манаш.  Его  голова,

словно холм между двух сопок, поперек  седла  лежит.  Вдохнет  Алып-Манаш  -

деревья и горы в ноздрю  ему  летят.  Выдохнет  -  горы  и  деревья  обратно

стремятся. Алып-Манаш спокойно, ровно дышал, и вода в  реках  поднималась  и

опускалась от его дыхания.

Без памяти побежал Дельбеген к Ак-каану:

- Человек, сказать,- не человек.  Гора,  сказать,-  не  гора.  Чудовище

страшное в долине спит.

Звонко, пронзительно свистнул Ак-каан. Все свое войско  собрал.  Созвал

далеких и близких богатырей. Сам, свирепо  крича,  поехал  впереди  всех.  С

вершины черной горы хорошо виден  Алып-Манаш.  Покрыв  потником  долину,  он

спит, раскинув руки, как дитя. Всем  четырем  ветрам  открыта  голая  грудь.

Меткие воины сощурили глаз и прицелились Алып-Манашу под левый сосок.  Будто

ударившись о вечный лед, стрелы скользнули вниз. Будто о камень  стукнулись,

погнулись медные наконечники. Еще ближе подъехали воины, с  разбегу  бросили

тяжелые пики. Как пчелы, зазвенели острия пик и рассыпались, словно стекло.

Алып-Манаш прошептал во  сне  имя  Ерке-Карачкы.  От  гнева  солнца  не

взвидел Ак-каан. Из кожаных ножен он выхватил остро отточенный меч и рубанул

Алып-Манаша по губе. Девять дней рубили богатыри твердое тело. Девять  тысяч

мечей в куски раскололись. На теле Алып-Манаша даже  розовой  царапины  нет.

Ак-каан приказал воинам спешиться. Вместо лука  они  мотыги  в  руки  взяли.

Выкопали яму в девяносто сажен и столкнули в нее Алып-Манаша.

Ак-каан хотел взять с собой оружие богатыря. Пику сдвинуть ни один воин

не смог. Сабли поднять силача не нашлось.

Девять месяцев спал Алып-Манаш. Открыл глаза - неба не  видно.  Девятью

тяжелыми цепями скручены руки. Девяносто цепей висит от колен до  щиколоток.

Тяжесть цепей легла на сердце.

Алып-Манаш первый раз в жизни запел.  Отца  и  мать  вспомнил.  Помянул

сестру Ерке-Коо, пожалел одинокую Кумужек-Ару. Не забыл Алып-Манаш  в  своей

песне и бело-серого коня.

Но никто не пришел помочь.

Лето отцвело. Миновала осень. Зима растаяла. К весне на большом  Алтае,

на цветущем широком Алтае не осталось ни зверя, ни  птицы.  Толпясь,  как  у

водопоя, они стояли у ямы, с жадностью слушая песню.

Высоко летели серые гуси. Всю дорогу они громко плакали об Алып-Манаше.

Сложив крылья, один гусь упал  на  грудь  богатыря.  От  радости  Алып-Манаш

глубоко вздохнул. Лопнули девять цепей.  Алып-Манаш  нежными  руками  тронул

теплого гуся. Погладил рокие крылья и запел:

Гусь ты, славный мой гусь,Верный мой ты друг!

Ты в воде не тони,Ты по воздуху плыви.

На твоем крыле я пишу письмо.

Отнеси  его  Байбараку-отцу,Про  печаль   мою   расскажиДоброй   матери

Ермен-Чечен.

Ерке-Коо поклонись, милый гусь,Передай привет Кумужек-Ару.

Жарче солнца приветПередай ей - Жемчужине.

Скажи всем друзьям, что Алып-МанашВ черной яме лежит,Он живой  в  земле

похоронен.

Верный гусь, ты воздушный мой конь,Иноходец ты мой водяной!

Полети, поплыви, распростерши крыло,Дай письмо мое все прочитать.

Белый гусь вылетел из ямы и поплыл, как облако, к водопою Байбарака.

А над водой в ту ночь  стояла  тоненькая  Ерке-Коо  и,  смеясь,  ловила

ладонями в воде отражение луны. Вдруг луна погасла. Ерке-Коо глянула вверх и

увидела гуся. Он висел над ее головой, распростерши белые крылья.

Быстрая Ерке-Коо поймала птицу и принесла домой. При свете костра  отец

и мать прочитали горькую грамоту. Как помочь Алып-Манашу, они не знали.

Чистая Жемчужина раньше всех вспомнила. Был  в  детстве  у  Алып-Манаша

верный друг Ак-Кобон. В юности Алып-Манаш вместе  с  Ак-Кобоном  на  медведя

ходил. Кумужек-Ару послала своего брата Кан-Чу-рекея  к  Ак-Кобону-богатырю.

Не выслушав до конца Кан-Чурекея, Ак-Кобон прискакал к  аилу  Байбарака.  Он

погладил гуся и прочел письмо. Ермен-Чечен-мать дала Ак-Кобону лучшую  пищу.

Когда для Алып-Манаша лепешки стала месить, палец свой до крови укусила:

- Моя кровь пусть поможет тебе, сынок. Ак-Кобон день и ночь  мчался.  В

берестяной лодкепереплыл быструю реку. На краю черной ямы коня осадил.

- Ты!- крикнул он вниз.- Ты! Отцу с матерью поклонился. Младшую  сестру

вспомнил. Жену не забыл. Для меня одного не нашел ты привета. От меня теперь

помощи ждешь?

Ак-Кобон схватил большую  гору  и  придавил  Алып-Манаша.  Сам  сел  на

лесистую вершину и съел ту лепешку, что Ермен-Чечен сготовила сыну. От  этой

еды Ак-Кобон в десять раз сильнее прежнего  стал.  Он  сюда  ехал  героем  -

обратно настоящим богатырем поскакал. У берега его ждал в  берестяной  лодке

белый старик. Ак-Кобон прыгнул в лодку и горько заплакал.

- Алып-Манаш, друг мой, почему я тебя в  живых  не  застал?  Бело-серый

твой конь упал на гриву, мертвый лежит. Ты сам, Алып-Манаш-богатырь, опустив

лицо на рукав, спишь вечным сном!

Седой, как лебедь, старик слез не сдержал. Сухой  рукой  он  достал  из

сумки девятигранную стрелу. Позеленела стрела, проржавела.

- Да, видно, плохо тебе, Алып-Манаш,- прошептал старик.

Обливаясь слезами, взял Ак-Кобон из  дряхлых  рук  в  свои  белые  руки

медную стрелу и, вскрикнув, уронил ее в черную воду.

Вот вышел Ак-Кобон на берег, легко прыгнул в седло и повернул  повод  к

стойбищу Байбарака. Глаза Ак-Кобона опухли от слез. Сам он из  седла  то  на

один, то на другой бок валится. Еле-еле стоят ноги в стременах.

- На один день опоздал я милого друга Алып-Манаша спасти.  Ой,  больно!

Ой, горько!

Байбарак-отец  и  Ермен-Чечен-мать  свои  слезы  со  слезами  Ак-Кобона

смешали.  Ерке-Коо-сестра  бросила  горсть  пепла  в  огонь.  Тихо   плакала

Кумужек-Ару...

С высокого неба упала звезда и, стукнувшись оземь, стала конем.  Громко

заржал бело-серый конь, топнул копытом. Тяжелая  гора  пополам  раскололась.

Рыхлая земля от его ржания развеялась. Алып-Манаш  со  дна  ямы  увидел  дно

неба. Конь  опустил  в  яму  свой  длинный,  как  Млечный  Путь,  хвост.  Но

Алып-Манаш-богатырь подняться не смог. Он рукой хвост коню оборвал.

Бело-серый конь замычал, как  бык,  как  медведь,  заревел,  по  камням

сквозь леса, как  олень,  побежал.  Он  с  разбегу  ударил  высокий  тополь.

Застонав, пало железное дерево. Бело-серый конь  приволок  тополь  к  яме  и

столкнул вниз.

От  радости  подпрыгнул   Алып-Манаш.   Девяносто   цепей   со   звоном

разорвались.

Алып-Манаш вылез по тополю из ямы. Он коня за шею обнял и горько-горько

заплакал.

- Ты спас меня, верный конь...

От слез в десять раз лучше прежнего  стал  Алып-Манаш.  Омытая  слезами

шерсть коня, как серебряная, тихо засияла. Верные слуги побежали к Ак-каану.

Ак-каан тут же созвал все свои войска. Сам на бело-чалом  коне  впереди

всех летит. Рядом с отцом - Ерке-Карачкы на огненно-рыжем коне.

Свистят пики, гудят мечи, звенят стрелы - Алып-Манаш ничего не  слыхал.

Он видит одну Ерке-Карачкы. Она на Алып-Манаша глядит.

Богатырь из кожаных ножен достал саблю, железный тополь пополам рассек.

В расщелину сунул он Ак-каана верхом на бело-чалом коне. Потом обе половинки

руками сжал и дерево повернул. Железный тополь, как скала, стоит.

Тугую плеть Алып-Манаш поднял, к Ерке-Карачкы  близко-близко  подъехал.

Восьмигранной плетью ударил ее между глаз. Теперь к смелым воинам лицо  свое

он обратил и тихо сказал:

- Не бойтесь меня: Алып-Манаш с народом не воюет, он только ханов бьет.

И, тронув коня, поскакал богатырь в свой родной край, в  ту  землю,  по

которой сердце болит, по которой кровь стучит.

Вот подъезжает к берегу бурной реки. Бело-серый конь обернулся паршивым

жеребенком. Богатырь Алып-Манаш стал карликом  Тас-Таракаем.  Кадык  впереди

подбородка, косёнка свесилась на глаза. И все же седой перевозчик  под  этой

косой разглядел глаза, узнал их огонь.

- Садись, Тас-Таракай, в мою лодку. Я тебя на  ту  сторону  переправлю.

Богатырь Алып-Манаш не сын ли тебе?

Усмехнулся Тас-Таракай:

- Я множество богатырей знаю, однако про Алып-Манаша не слыхал. Я много

песен пою, о подвигах Алып-Манаша спеть нечего.

Белый старик брови высоко поднял, потом их вместе свел и сказал  густым

голосом:

- Теперь не поют, потом будут петь.

Он вынул из сумки девятигранную сияющую стрелу.

- Эту стрелу мне Алып-Манаш подарил. Эту стрелу  его  друг  Ак-Кобон  в

реке потопил. Три года искал я стрелу. Как новую, из воды вчера выудил.

Тас-Таракай  прыгнул  с  лодки  на  каменную  россыпь  и   стал   вновь

Алып-Манашем.  Рядом  с  ним  стоит  бело-серый  счастливец   конь.   Старик

перевозчик упал на дно берестяной лодки вниз лицом.

- Огонь моих глаз, свет моей  груди,  Алып-Манаш!  Твой  друг  Ак-Кобон

сегодня празднует свадьбу. Он Чистую Жемчужину в жены берет.

Услыхав зто, Алып-Манаш брови вниз опустил, его глаза кровью  налились.

Он снова стал карликом Тас-Таракаем. Верхом на паршивом  жеребенке  потрусил

он  к  стойбищу  Байбарака.  Навстречу  Тас-Таракаю   едет   молодой   шурин

Кан-Чурекей:

- Куда спешишь, Тас?

- К богатырю Ак-Кобону на великий той '.

- Эйт!- крикнул шурин, хлестнув коня.-  После  смерти  Алып-Манаша  для

меня ничего великого нет. О чем ты плачешь, Тас-Таракай?

- Себя оплакиваю. Был бы я, как все люди, мог  бы  сейчас  смотреть  на

сестру твою Кумужек-Ару.

- Не отставай, Тас: если вместе приедем, будем рядом сидеть.

Широкой легкой переступью побежал  конь  Кан-Чурекея.  А  Тас  прутиком

худого жеребенка стегает, короткими ножками его по ребрам бьет.  Кан-Чурекей

далеко вперед улетел. Его девятилетний конь легкой рысью бежит.

Вдруг видит Кан-Чурекей, что худой Тас-Таракай спокойным  шагом  далеко

вперед уехал. Так, играя, один обгонял  другого.  Смеясь,  подъехали  оба  к

стойбищу старика Байбарака. Мясо там горой  навалено.  Арака  озером  стоит.

Народу - как деревьев в лесу, как в долине трав. В белом шестигранном аиле 2

сидит белая Кумужек-Ару. Ее волосы, как жемчуг, поседели. Ее светлые  волосы

шесть женщин плетут  в  парные  косы.  Тас-Таракай  медленно  дверь  открыл,

протяжно-жалобно запел:

Жемчужные косыВ два ряда плетешь, Кумужек-Ару!

Молодого другаНеужто нашла, Кумужек-Ару?

Со слезами отвечает Кумужек-Ару:

Жемчужные косы Не я плету, Старого друга Не я бросила.

- Пошел вон, паршивый Тас!- заревел Ак-Кобон и вышвырнул Таса за дверь.

Но Тас снова дверь открыл, новую песню запел:

Из нарядного казана Ак-Кобон будет пить, На  мягкой  постели  Ак-Кобону

спать. Из любимого казана Алып-Манашу не пить, На мягкой постели Алып-Манащу

места нет.

Кумужек-Ару отвечает:

Из  нарядного  казана  Пусть  кто  хочет  пьет,  Мягкая   постель   Для

Алып-Манаша.

Оттолкнув женщин, она встала во весь рост. Ее волосы вниз потекли,  как

жемчужные  струи  воды,  как  серебряный   туман.   Ак-Кобон   погнался   за

Тас-Тарака-ем. Далеко в долину, высоко в гору убежал Тас. Пущенная стрела  с

тетивы не слетела, а Тас Таракай уже здесь и опять поет:

Если бело-серый конь жив, Что будет? Что случится?

Кумужек-Ару отвечает:

Бело-серому коню Золотую шерсть приглажу, Алып-Манаша милого  Обниму  и

поцелую.

И вот рядом с Чистой Жемчужиной светлый богатырь Алып-Манаш встал.

Ак-Кобон  обернулся  журавлем  и  вылетел   в   дымоходное   отверстие.

Алып-Манаш пустил за ним вслед быструю стрелу. Стрела скользнула  по  темени

журавля. С тех пор журавль живет с этой отметиной. Алтайцы журавлиного  мяса

не едят.

- Эта птица,- говорят они,- хоть и  поганой,  но  все  же  человеческой

крови.

1 Той - пир.

2 А й л - здесь: юрта.

3 Балам - дитя.

4 Казан - кувшин.