Окаменелое царство

В некотором царстве, в некотором государстве служил солдат у царя в пехоте. Во всех боях побывал, на приступ всегда первым шёл — к неприятелю спиной не поворачивался.
Прослужил он этак двадцать пять лет и получил чистую отставку, девять рублей да мешочек сухарей на дорогу. Ступай, куда желаешь!
Простился солдат с товарищами и пошёл в свою деревню, к отцу, к матери. Не идёт, а бежит — не терпится ему увидеть их поскорее.
День идёт, и другой идёт, и третий идёт. Вот и целая неделя прошла, и ещё одна неделя миновала. Съел солдат все свои сухарики, а до дому всё ещё далеко...
Вот как-то застиг его в пути вечер. Огляделся он по сторонам и увидел какое-то село.
«Дай-ка,— думает,— зайду, хлебца добуду да и ночь с живыми людьми переночую».
Свернул с дороги и зашагал на огонёк.
Подошёл к крайней избе, постучался в оконце.
— Кто там?
— Солдат. Пустите переночевать.
— Входи, служивый!
Вошёл солдат в избу, разделся, сел на лавочку.
— Дайте мне, хозяева, хлебца да чайку согреться. Я за всё расплачусь!
— Что ты, служивый! Какая плата! У нас два сына на солдатской службе маются1. Ничего нам от тебя не надобно!
Сейчас же самовар поставили, накормили, напоили солдата.
Отдохнул солдат, отогрелся и стал хозяев расспрашивать, как они тут живут-могут.
— Ох, служивый, лучше и не спрашивай: плохо живём!
— Что так?
— Да вот повадилась к нам огромная свиньища. Все поля мордой изрыла. Созреет пшеница на диво, только соберёмся жать, а тут, глядь, прибежит она, всё вытопчет. В огородах гряды с землёй сравнивает, в садах груши, яблони рылом подрывает, от того деревья у нас сохнут, погибают.
— Что же вы её не изловите? — спрашивает солдат.
— Ох, служивый, пробовали мы её изловить, только одолеть не могли. Приманку с отравой клали, так она не берёт. Западню ставили, так она её стороной обходит. Из ружья стреляли в неё, так она увёр-
1 М а я т ь с я — мучиться. В старину солдатская служба была очень продолжительной и тяжёлой.
тывается. Видно, не простая это свинья, а оборотень1 какой-нибудь...
— Эх! — говорит солдат.— Спешу я домой после долгой службы, да, видно, придётся задержаться, помочь вам в беде. Одно досадно: ружьё моё в полку осталось!
— Ну, служивый, ружьё-то мы тебе раздобудем: есть у одного нашего человека. Солдат и об усталости забыл.
— Несите,— говорит,— скорее! Пойду этого оборотня подстрелю!
Принесли ему ружьё. Осмотрел солдат его со всех сторон, прочистил, зарядил и отправился в сады.
Всю ночь, до утренней зари прошагал, никого не увидел.
И вторая ночь так же прошла.
На третью ночь послышался треск да шум.
Прибежала свинья, огромная, лохматая, и давай гряды топтать, давай рылом яблони валить, с корнями вывёртывать. Прицелился солдат и выстрелил в свинью. Убить не убил, а ранил в самое рыло. Завизжала свинья, зарычала, захрюкала и пустилась наутёк, а солдат за нею.
Сколько бежал — неведомо. И по полям бежал солдат, и по лугам бежал, и в овраги спускался, и на пригорки поднимался, и через ручьи перепрыгивал, и по топким болотам с кочки на кочку перескакивал, и через густые кусты продирался... Бежит, а сам одно думает:
«Нельзя свинью упустить! Упущу — беда будет: заживёт у неё рана, станет она ещё-злее, ещё увёртливее. Ещё пуще будет мужиков разорять!»
А свинья бежала, бежала, добежала до какой-то ямы и скрылась из глаз.
Солдату смелости не занимать — и сам вслед за свиньёй в яму бросился...
Упал на камни, чуть не разбился, память потерял. А как опомнился — поднялся на ноги, отдышался и стал осматриваться.
Видит — и под землёй такой же свет. И всё как на земле — и дороги, и лужа'йки, и речки, и переле'-ски...
«Ну, — думает солдат, — стало быть, и здесь люди живут!»
Да и пошёл прямо, не сворачивая.
Долго ли, коротко ли шёл и пришёл к какому-то большому городу.
Смотрит солдат: у городских ворот караульня, при караульне — стражник, всё как полагается. Стал солдат стражника спрашивать:
— Какое это царство-государство и как ваш город называется?
А стражник молчит, не двигается.
— Или вам отвечать не велят? — говорит солдат.
А стражник — ни словечка в ответ, стоит, не шелохнётся.
Тронул солдат стражника пальцем: не спит ли, мол? Тут часовой и упал с грохотом...
Осмотрел его солдат и видит: стражник-то весь окаменелый, холодный.
Что за чудо?..
Стал солдат бродить по городским улицам. Кругом тишина мёртвая, ни звука не слышно, ни голосочка. Ни одной живой души нет — всюду только камни холодные. И люди, и скот, и птицы — все окаменелые.
Добрался солдат до базарной площади, и жутко ему стало: столько там людей окаменелых. Кто стоял, тот так и стоит. Кто сидел, так и сидит. Кто смеялся, кто пальцем указывал, — так и остались. Кто на лошади ехал, так вместе с лошадью и окаменел...
«Что за диво? — думает солдат. — Почему здесь все люди камнями стали?..»
Стал он в дома заходить, посматривать — не уцелела ли где хоть одна живая душа.
10
Вошёл в один двор и видит: стоит посреди двора хозяин, топор над поленом держит — видно, дрова рубить хотел, да так и окаменел.
Вошёл солдат в соседний дом. Видит: сидит у окошка окаменелая молодка, младенца-мальчишечку на руках держит, и такой этот младенец толстый, такой хороший!
В третий дом вошёл — окаменелый сапожник там сидит, сапог между коленями зажал, руку с молотком поднял — видно, собирался гвоздик в подошву вбить...
Так солдат все дома обошёл. Забрёл он в самый последний дом и видит: сидит у окошка окаменелая девушка. Только глаза у неё будто живые.
Подошёл солдат поближе и вдруг слышит он голос — тихий-тихий:
— Здравствуй, служивый!
— Здравствуй, красная девица!
— Как ты, служивый, в наше подземное царство попал?
Рассказал ей солдат, что да как с ним случилось, и спрашивает:
— Скажи ты мне, красная девица, почему все люди у вас здесь каменные?
— Околдовал нас злой колдун. Здесь он в человеческом облике ходит, а на земле в свинью превращается. Его-то ты и подстрелил.
— А почему же ты, красная девица, не вся окаменела?
— На то была воля колдуна злого. В неделю раз приходит он ко мне, хочет, чтоб я его полюбила, женой его стала. А мне это хуже, чем каменной быть,
— А можно ли, красная девица, избавить вас от такой беды?
— Можно, служивый. Если найдётся смелый человек да простоит вон в том большом доме три ночи подряд и не устрашится,— все мы оживём, и старые и молодые. А колдун тогда прахом рассыплется. А если кто возьмётся, да не выдержит, струсит,— на все времена мы каменными останемся.
— Ну,— говорит солдат,— была беда да прошла! Чего мне бояться? Я все страсти, все ужасы видел, ни разу не сробел, авось и тут не сробею!
— А тебя, служивый, наверно, дома ждут не дождутся?
— Это верно: ждут меня. Двадцать пять лет ждут... Ну, да что поделаешь: придётся им подождать ещё три денька. Небось упрекать не станут, когда узнают, почему задержался!
Только стемнело, отправился солдат в большой пустой дом. Набил трубочку табаком, закурил и ждёт.
В полночь вдруг застучало, загремело, загудело, раздался треск да гром — весь дом затрясся, того и гляди, стены рухнут, потолок обвалится.
А солдат как стоял, так и стоит.
Набежали всякие чудовища, подступили к солдату со всех сторон, зубами щёлкают, когтями скребут, глаза таращат, воем да свистом оглушают...
А солдат стоит, не шелохнётся. Сам думает:
«Эх, жаль, не велено из ружья в вас выпалить! Показали бы вы мне тогда не рожи ваши пакостные, а хвосты да пятки!»
Повыли, посвистели чудовища и расступились. Подходит к солдату какой-то военный начальник — усы к носу загнуты, брови нахмурены.
— Ах ты,— кричит,— такой-сякой! Сейчас же уходи отсюда, в полк возвращайся, не то худо будет — прикажу палками тебя нещадно бить!
«Ну нет,— думает солдат,— закон назад не действует: незачем мне в полк возвращаться, у меня отпускная есть». А сам стоит, будто ничего не слышит, ничего не видит.
Прибежал другой военный начальник, постарше, за этим — третий, за ним — ещё один... Все ногами топают, кулаками размахивают, страшными голосами кричат:
12
— Видно, захотел, чтоб кожу тебе со спины спустили? Эй, свежих палок сюда!
«Ну,— думает солдат,— палками меня не запугаешь: видал я их!»
А чудовища скачут, гогочут, палки носят. Целый ворох натаскали.
— Хватайте его! — кричат.— Бейте нещадно!
Потянулись к солдату со всех сторон лапы когтистые — вот-вот схватят.
Тут утренняя заря вспыхнула, и мигом всё исчезло — ни чудовищ, ни военных начальников, ни палок.
Вышел солдат из пустого дома, отправился к девушке. Смотрит: девушка по грудь ожила.
— Ну,— спрашивает,— каково тебе было, служивый? Страшно небось?
— Мы и пострашнее виды видели, да и то не страшились! — говорит солдат.
— Смотри, служивый, во вторую ночь ещё страшнее будет.
— А я, красная девица, не робкого десятка!
Как смерклось, солдат опять в пустой дом отправился. Закурил трубочку, стал ждать.
В полночь застучало, загремело, завыло пуще прежнего, дымом, гарью запахло. Вылезли отовсюду безобразные чудовища. Подступают к солдату, рычат:
— Ага! Солдат опять здесь! На куски разорвём! Когтями задерём! Зубами загрызём!
А солдат стоит, будто и нет возле него никого.
Порычали, повыли чудовища и замолкли, в стороны расступились.
Подходит к солдату генерал, глазищами крутит, кулаками размахивает, кричит хриплым голосом:
— Уходи отсюда, солдат, сию минуту! Нечего тебе здесь делать.
А солдат как стоял, так и стоит.
— Или ты не слышишь? — кричит генерал.— Ведь тебе высокая честь выпала. Ступай распишись на бумагах, что ты теперь офицер! Молчит солдат.
Посинел генерал от гнева, глаза кровью налились.
— Ах ты,— кричит,— такой-сякой! Своему высшему начальству непочтение оказываешь! Прислать ко мне сейчас же взвод солдат с заряженными ружьями: пусть его, негодяя, расстреляют!
Тут взвод солдат словно из-под земли вырос. Взяли солдаты ружья, прицелились.
— Пли! — командует генерал.
В тот самый миг утренняя заря вспыхнула и сразу всё сгинуло — и генерал, и солдаты с ружьями...
Отправился солдат к девушке. Смотрит: а она по пояс ожила.
— Спасибо,— говорит,— тебе, служивый! Видел ты великие страсти, а в эту ночь больше увидишь!
— Э-э-э,— отвечает солдат,— две ночи простоял и третью простою!
Побродил солдат по городу, а как стемнело, пошёл в пустой дом.
:' '.В полночь заревела буря, засверкали молнии, загрохотал гром. Дом так ходуном и ходит. Набежало чудовищ видимо-невидимо — и лохматых, и рогатых, и всякого виду! Бросились к солдату, лезут и сверху, и снизу, и с боков... Сам колдун-оборотень прилетел.
— Видно,— рычит,— так его не проймёшь! Тащите-ка сюда его мать да отца. Будем с них живых кожу драть!
В ту же минуту притащили старика да старуху — точь-в-точь солдатовы отец да мать.
Тянут старик да старуха руки к солдату, плачут, упрашивают его:
— Иван, голубчик! Смилуйся! Сойди, сынок, со своего места! Уйди отсюда!
Стоит солдат, смотрит на мать, на отца, у самого сердце кровью обливается.
«Не устою, отступлю — на век все здешние люди камнями останутся... Воевал я — о себе не думал, и здесь надо не о себе думать...»
— Иван! — кричат отец да мать.— Иван, сынок! Или не слышишь ты? Пойдём с нами!..
Молчит солдат, будто воды в рот набрал...
Вдруг утренняя заря вспыхнула, и всё пропало — и чудовища, и отец с матерью. А сам колдун охнул громко и прахом рассыпался...
И тут же всё окаменелое царство ожило: петухи запели, собаки залаяли, воробьи зачирикали, лошади заржали. Шум да говор повсюду — телеги поскрипывают, топоры постукивают. Площадь базарная гудом гудит — кто продаёт, кто покупает!
Вышел солдат из пустого дома, а девушка у крыльца стоит, его дожидается. Поцеловала она солдата в обе щеки, поблагодарила его. Весело стало солдату, слушает он живые голоса, сам радуется: не зря в пути задержался!
Спрашивает его девушка:
— Что теперь будешь делать, служивый?
— Домой пойду. А если люб я тебе — будь моею женою. Буду с тобой до самой смерти жить, одну тебя буду любить!
— И я тебя буду любить! — говорит девушка.
После того выбрались они из подземного царства и отправились к солдату в деревню.
Встретили отец и мать своего сына с радостью: они уж и свидеться с ним не чаяли. И невесту его ласково приняли.
Тут весёлым пирком да за свадебку. И стал солдат жить с молодой женой дружно да счастливо. Говорят, и сейчас живут.